Andrew, 52 - 1 августа 2011 05:49

О довлатовских джедаях.(продолжение, начало смотрите ниже)

«Политические» версии не столь уж и беспочвенны. Довлатов, относился к тому поколению писателей-диссидентов, что предпочитали касаться общественной жизни не прямо, а косвенно, преломляя ее сквозь частную жизнь своих героев. При этом политические взгляды этих писателей, да и, вообще, их взгляды на жизнь, зачастую представляли собой механическую смесь из обрывков несочетающихся идей и менялись как в калейдоскопе. Кстати, у этого поколения писателей была и другая общая и весьма характерная черта – страсть к Джеку Лондону, к приключенческому жанру и образу сильной личности – романтического бродяги. И, что любопытно, эта страсть к романтике дополнялась махровым цинизмом, который, по их мнению, добавлял колорита к образу бунтаря. Достаточно всерьез поинтересоваться жизнью и личностью конкурента Довлатова - Веллера, чтобы убедиться в моей правоте.
Так что, может быть, все проще. Довлатов, как и многие талантливые люди до него и после, близко к сердцу принял идею индивидуализма и автономности человеческой личности. Его всегда привлекали сильные духом герои, отвергнутые обществом или отвергшие его, живущие за гранью уютного мирка цивилизованного обывателя, это сближает Довлатова с Мелвиллом и Лондоном. И как бы ему хотелось, чтобы именно таким мужчинам доставались богатство и любовь женщин… Да, может статься, Довлатов вложил в уста героя некую мечту под влиянием своей джеклондовщины, он просто заставил своих героев – «лишних людей», по мановению волшебной палочки превратиться в людей адаптированных и преуспевших, в чем-то повторивших кульбит самого автора, маргинал – в СССР, респектабельный писатель – в США. Ой, халтура! Проповедь, одновременно, элегантности и брутальности, лоска и дерзости – такие вещи в реальной жизни сочетаются лишь в актерской игре жиголо. «Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд!» Довлатовская «элегантная брутальность», «лощеная дерзость» напоминают жаренный лед, заставляют вспомнить супергероев комиксов и плохих вестернов.
В пользу «джеклондонского» варианта говорят другие фрагменты «Филиала». Например: «Женщины не любят тех, кто просит. Унижают тех, кто спрашивает. Следовательно, не проси. И по-возможности – не спрашивай. Бери, что можешь сам. А если нет, то притворяйся равнодушным.» или «Запомните, это большая честь для мужчины, когда его называют грубым животным». Лучше просить прощения, чем разрешения! Не стесняйся проявлять в себе мужское начало, свою брутальность, умей дерзать! Либо ты можешь, либо – нет! И вот это «либо-либо», хоть в какой-то мере может объяснить, почему сила, доступная одним, доступна не всем или не всегда. Это – способность себя преодолеть и сделать шаг вперед, как в пропасть. Правда, с богатством эта сила духа прямо не связана, мы не на Клондайке и попытки смотреть на реальность сквозь розовые очки вестернов, по меньшей мере, смешны.
Допустим, у нонконформиста нет денег, и, вообще, судьба его не балует, но он ощущает свою внутреннюю силу в противостоянии со средой. Да, женщины его любят, но их кондиции не устраивают нашего героя, в то время как красивые куколки любят деньги и успех, которого у него нет. И вот нонконформист меняет среду и превращается в конформиста, тут же приходит успех, деньги и любовь красавиц. Но, оказывается, что для его самолюбия невозможно признать очевидное – новых женщин привлекли деньги, а не он сам, со всем своим дерьмом. И наш герой начинает приписывать свой успех, деньги, а следовательно, и любовь красавиц, своей силе периода нищеты, когда он представлял себя бунтарем и личностью в стиле героев Лондона. Герой сознательно путает прошлую безусловную любовь женщин с нынешней любовью под условием. Это – почивание на лаврах, самооправдание и самообман, лишний раз показывающий то, как человек ослаб духом в новой среде. Для чего человеку его внутренняя сила? Лишь для противостояния среде или себе-любимому. Себе противостоять труднее всего.